Курю. Смотрю в окно и ничего не вижу. Не вижу, как проезжают машины, как проходят люди, как дождь мелкими каплями бьёт по асфальту.
— Серёж, ты только не заводись ладно, — говорит Люда. – Не заводись.
Я молчу. Усмехаюсь только, вспомнив, как семь лет назад на кладбище перед могилой нашей дочери жена рыдала у мена на плече. Выла тогда: «Почему? Почему? Почему?». Проклятья извергала. А сейчас вот меня успокаивает.
— Будет, Серёж, не связывайся. Только руки пачкать.
— Пойду прогуляюсь, — отвечаю.
— Ты куда? – испуганно спрашивает Люда.
— Да пройтись просто хочется, не беспокойся.
На улице прохладно.
— Здорово, сосед! – издалека машет мне Петрович, местный забулдыга. За сигареткой ко мне бежит.
Протягиваю ему пачку.
— Слышал я, Панюков вернулся? – говорит Петрович.
— Ага, вернулся.
— Сука.
— Ага, — киваю в знак согласия. – Сука.
— Я это, Серёг, ещё парочку возьму?
— Держи.
Петрович вытягивает две сигаретки и уходит. Спешит куда-то.
Минут десять спустя звонит телефон. Хотел ведь дома оставить этот чёртов «ошейник»
— Серёга, ты где? – слышу голос друга.
— Да так, гуляю.
— А где гуляешь?
— Да просто гуляю, нигде и везде сразу.
— Просто тут мне знакомые позвонили…
— Да так и скажи, Люда тебе позвонила, — я начинаю раздражаться.
— Ну да.
— Ну и чего тебе?
— Ты это, Серёг, я просто…
— Волнуешься?
Пауза.
— Волнуюсь, — наконец, признаётся он.
— Всё нормально, старик. Можешь не беспокоиться. Просто мне одному сейчас надо побыть.
Друг у меня хороший, мы с ним давно знакомы, он знает, что мне под кожу лезть не стоит.
А я ведь ему соврал. Ненамеренно, конечно – я и сам не думал, что иду куда-то целенаправленно, ноги сами привели. Вот, вот эта проклятая дорога. Прям рядом со школой. Панюков – тупой сукин сын. Да и не он один. Здесь уже пешеходную зону давно определили, и знак поставили, и светофор, а всё равно находятся гонщики. Мудаки. Нет от них спасу, никакие законы не помогают. Мудаки всегда найдут способ навредить. Им для этого и машина-то не нужна. И алкоголь не нужен. Хотя Панюков-то подвыпивший был, я в этом уверен. Не зря он скрылся тогда на день. Потом явился с повинной. Говорил, что в состоянии аффекта. Да, как же, аффекта. Справочку даже гад принёс какую-то. Потом, конечно, всё равно осмотр проходил, но момент был упущен.
Надо выпить. Что в таких случаях пьют? С горя, вроде, принято водку пить. А чтобы злобу заглушить?
Повсюду реклама: на столбах, на стенах, на заборах – из каждой листовки так и прёт сексом. Как будто, без обнажёнки сейчас ничего не продать. Это напоминает мне девочек из молодости, которые, кроме сисек больших, ничего предложить не могли и ими же надеялись компенсировать отсутствие положительных качеств. Так и рекламщики, задействовав красоток-моделей, признаются: «Да, товар наш – говно. Но вот тебе тёлка». Один из баннеров предлагает мне сходить на какой-то новый российский фильм «Ожидание». Слоган: «Прощать умеет только сильный». Ага, точно, блять, сильный. Где же бар-то какой-нибудь?
— Здрасти, дядь Серёж, — улыбается мне девушка за стойкой. – Что заказывать будете?
— Здравствуйте, — отвечаю. – Мы знакомы?
— Меня Вика зовут. Я с дочерью вашей в одном классе училась, — улыбка медленно сползла с её лица. Решила, видать, что это напоминание во мне радости не вызовет.
— А-а, понятно. Налей мне, Вика, коньяка пятьдесят, что ли.
— Вам какой? У нас большой выбор.
— Без разницы. Давай самый дешёвый.
В заведении, кроме меня, посетителей почти нет. Столики свободны, но я решил расположиться у бара. Хоть разговором с Викой отвлечься.
— Институт я так и не закончила, — говорит. – На втором курсе замуж вышла.
— А что, замужество учёбе помеха?
— Так у меня маленький родился, — глаза у Вики сияют. — Мальчишка. Я академ взяла, думала, потом вернусь, но…
— Но не судьба, — продолжаю я за неё.
— Ага, не судьба.
— Родители-то не сильно ругались, что институт бросила?
— Ой, да какой там! – отмахивается, смеясь, Вика. – Папа, конечно, сначала расстроился из-за денег, я ж на платный поступала. А потом всё. Его сейчас от внука не оторвать.
Вот значит, как. Стало быть, и я сейчас мог бы дедушкой быть. Об этом я и не думал почти. А теперь думаю.
— Что с вами, дядь Серёж? – заволновалась Вика.
Смахиваю слёзы.
— Всё нормально, милая. Сколько с меня?
Выхожу на свежий воздух. Думаю, надо бы отдышаться, и вопреки этому закуриваю сигарету. Вспоминаю, этот дурацкий плакат. Прощать умеет только сильный. Думаю, всё несколько иначе.
Когда я учился в институте, у меня товарищ был, Миша. Боксом занимался, даже в профи пробиться пытался. А я тогда с девушкой встречался, Оля её звали. Так вот Миша у меня Олю и увёл. Я на это никак не отреагировал. Тогда никто не говорил, что я их простил – все думали, что я боюсь Мишу, поэтому и не стал с ним разбираться. Так что, прощение – это привилегия, приписываемая только сильным. На следующий день после аварии, я приехал домой под утро, и жена с красным, опухшим от слёз лицом встретила меня на пороге. На кухне среди пачек с успокоительными стояла бутылка водки.
— Нашёл его? – спросила она пьяно.
— Нет, — соврал я.
— Ну и ладно. Даже если б и нашёл, ты б ничего не сделал.
Потом она извинялась, долго, много. Я её не винил. Я знал, что она права. Я видел Панюкова в то утро. Видел, но ничего не сделал. Он скрывался у своей девушки. Я его два часа прождал, а когда увидел выходящим из подъезда, даже не сунулся в карман за пистолетом. Я даже не вышел из машины.
Пока судебное разбирательство длилось, я следил за новостями. Интересно было мнение людей узнать.
«Замучать падлюку», «я бы за дочь убил», «око за око, жизнь за жизнь», «выстрел в живот, в ноги», «завалить тварь» — кто что говорил. Но прощать, конечно, умеет только сильный, да.
Вот он, дом Панюкова. «Левобережная, 100» синими буквами гласит табличка. На улице темно уже, и я отчётливо вижу силуэты, мелькающие в окне его квартиры. Музыка играет. Освобождение своё Панюков отмечает. Радуется сука. У подъезда парнишка какой-то стоит. Тоже на окна подглядывает, руки в карманах держит. Кажется, я его знаю.
— Саша, — подхожу ближе. – Саша.
Саша – парень моей дочери. Бывший парень. Ответственный пацан. Если дочь говорила, что идёт гулять с ним, я мог не беспокоиться. Он к нам долго ещё потом захаживал. А потом перестал.
— Ну и хорошо, — сказала Люда. – Нечего парню всю жизнь маяться. Погоревал и хватит.
А Саше, видать, не хватило.
— Здрасти, дядь Серёж, — растерянно отзывается он. – А что вы здесь делаете?
— А ты?
Саша нервно пожимает плечами, и я понимаю, что руки в карманах он прячет не просто так.
— Что там у тебя? – спрашиваю.
Показывает. Старенький, дряхлый «ТТ».
— Ты хоть проверял, он стреляет?
— Должен, — отвечает Саша.
— Отдай.
— Извините, дядь Серёж, — мнётся.
— Отдай.
— Но…
— Отдай, говорю.
Слушается.
— А как же он? – кивает Саша на окна Панюкова. Оттуда доносится смех и музыка.
Что мне ответить? Прощать умеет только сильный?
— О родителях подумай, дурак, — говорю. – Пойдём, до дома провожу.
Саша возражает, но через пару минут сдаётся.
Я веду парнишку под локоток. Кажется, Саша тоже успел выпить.
— Ты ж, вроде, в Москву уезжать собирался, в институт? – вспоминаю.
— Мы с Юлей вместе собирались.
Вот оно что.
— А сейчас чем занимаешься?
— Отцу в магазине помогаю?
— А армия?
— Тётка в больнице работает, помогла со справкой.
— И у тебя, значит, тоже знакомые в больнице есть?
— В смысле, тоже?
— Да так, ничего, мысли вслух.
Домой я к Саше заходить не стал. Попрощались у подъезда.
— Ты молодой ещё, — сказал я напоследок. – Живи. Забудь обо всём и живи.
Телефон звонит. Дисплей загорается фотографией Люды.
— Серёжа, ты где?
— Скоро буду.
— А где ты?
— Да недалеко. Минут через двадцать-тридцать буду. Поесть чего-нибудь разогрей.
Возвращаюсь тем же маршрутом. На Левобережной вспоминаю, что забрал у Саши пистолет. Смотрю в окна Панюкова, где праздник в самом разгаре.
Значит, прощать умеет только сильный? А я так скажу: слаб человек.
© denisslavin