— …Ты просто зверь, Стасик…Ты секс-машина…Ты…
Хрипловатый такой голосок. Снова и снова. Он не желал удалять эти слова из памяти. Для него, 50-летнего, эти слова были чем-то вроде почётной грамоты, слова, произнесённые проституткой.
Молоденькая, голубоглазая, миниатюрная. Машенька. На вид ей не больше восемнадцати. Или — двадцати. Два года (по её признанию) трудового стажа. Она лежит посредине громадной гостиничной кровати, зажав одеяло меж длинных ног, порочно улыбаясь. Элитная, крашеная блондинка. Такие как она пятнадцать тысяч в час стоят.
— А ты как думала, — хвастливо отзывается он, стоя в трусах у открытого окна, — я ещё и не то могу.[next]
О, да. Стасик, Станислав Михайлович Немчинов, прокурор одного из самых крупных районов города Х., он может многое в этом городе.
Вдыхает Станислав Михайлович холодный осенний воздух полными лёгкими. Наслаждался утренним пейзажем. Пустынная улица, кленовые листья на серых камнях мостовой. Длинная, извилистая мостовая, уползает змеёй вдаль, вплетаясь нитью в синее полотно Амура. «Дальневосточный край – земля удивительных людей» гласит растяжка над мостовой. Тигр и медведь изображены на растяжке.
Мой район, моя земля, — думает он с наслаждением. Хорошо ему, Станиславу Михайловичу.
Великолепный гостиничный номер! Просторный, светлый. Разбросана синевой прокурорская форма по всему номеру, объективов спецслужб Станислав Михайлович не боится. И проститутка Машенька, и номер предоставлены его поднадзорным, человеком глубоко порядочным, умеющим хранить тайны.
Виктор Алексеевич, так зовут поднадзорного. Начальник полиции района, старый кореш, не одна бутылка водки с ним выпита, не одно дельце обстряпано. Уверен в нём Станислав Михайлович, как в себе. Ну, а для подстраховки, так сказать, держит в своём сейфе на кореша компромат. Жизнь такая, положено так. Ему, корешу, об этом Станислав Михайлович никогда напрямую не говорит. Человек корректный, порядочный, он не хочет нанести другу моральную травму. Намекнул пару раз, и всё. Для тонуса, не перегибая.
Виктор Алексеевич лично ему эту девочку подогнал. В ресторане, на дне рождения одного предпринимателя. Уставший Станислав Михайлович был, на нервах. Пятый день комиссия из Генеральной прокуратуры по краю рыщет, вот-вот к нему должны нагрянуть, гниды. Переживал эту ситуацию Станислав Михайлович сильно, пропускал через самое сердце.
— Машенька тебя успокоит, – заверил Виктор Алексеевич, — всё с ней забудешь, лично проверено!
И он согласился. Нервы, нервы, нервы. Ночью не уснуть, утром не проснуться, волокардин в правом кармане пиджака, карвалол в левом, таблетки какие-то синие – во внутреннем, жена с дочерьми — в Турции. Вот, и согласился.
— А ты знаешь, — доносится до него с кровати, — я первый раз с прокурором трахаюсь!
— Хе, — крякнул Станислав Михайлович.
— Это потому, что прокурор – образец порядочности и неподкупности. Так у нас в присяге записано, — чуть было не сказал он, но вовремя себя одёрнул.
Если прокурор – образец, то он не образец, что-ли? Или – не прокурор? Херню бы сморозил, однозначно. Уберёг Господь от конфуза.
И всё же, — Станислав Михайлович поднял с пола синий китель, встряхнув, повесил на стул, — интересно. Почему? Она, проститутка, работающая с элитой, как поведал Виктор Алексеевич, города, впервые трахается с прокурором. Как это объяснить?
Станислав Михайлович закрыл окно, нырнул под одеяло, кровать содрогнулась, — 115 килограммов живого веса было в Станиславе Михайловиче, положил ладонь на Машенькин живот.
— Может, чуть позже? – робко убирая его руку, просит Машенька. – Отдохнём чуть-чуть? Шампанского выпьем?
— Ладно, — смилостивился Станислав Михайлович, лёг на спину, — удовлетворю Ваше ходатайство. Пауза!
Легко откинув одеяло, Машенька прыгает на пол, подходит к холодильнику, нагибается (низкий в номере холодильник), открывает дверцу. Отворачивается, чтоб не волноваться, Станислав Михайлович.
Это потому, — понимает он, — что мы, прокуроры, — умные и осторожные. Гораздо осторожнее, чем те же менты. В основной своей массе, конечно, исключая досадные недоразумения.
Как ни крути, мы всё-таки – белая кость правоохранителей, надзорная инстанция. Не палимся понапрасну.
Станислав Михайлович вспомнил вдруг себя молодым. Худенький, штаны мешковатые, вечно замордованный, следователь Стасик Немчинов, лейтенант милиции. Да-да, была такая позорная страница в биографии прокурорского работника С.М. Немчинова, старшего советника юстиции,- служба в органах внутренних дел. Нелёгкой была служба. Драл его начальник, беспощадно драл, на каждом совещании насиловал.
— Сколько дел в суд направишь, Стасик? – пыхтел сигаретой начальник, – А? Опять два? Не дай Бог ты в этом месяце показатели мне испортишь! Я с тобой такое сделаю…
Плешивый, утопающий в жиру коротышка, щёлкал начальник средним пальцем правой руки по изогнутому большому левой, расплывалась рожа в похотливой улыбке. Зинаида Ивановна и Инна Константиновна, 50-летние сексуально озабоченные дуры, похихикивали в кулачки …
В прокуратуре по-другому было. Руководство к подчинённым на «Вы» исключительно, никакого мата. Очень хотел Станислав Михайлович в прокуратуру. Страстно желал, ночами спать не мог. А когда человек молод, стремителен, энергичен, когда не боится делать решительные шаги человек, а также дядя в аппарате губернатора работает, он обязательно достигает поставленной цели.
— Ты, наверное, — Машенька разливает шампанское по бокалам, ставит бокал ему на пузо, — всех баб у себя в конторе перетрахал?
— И не только баб, — самодовольно молвил Станислав Михайлович, удерживая бокал рукою.
…Надзирать за бывшими коллегами оказалось делом несложным. Он, проработавший в отделе пять лет, знал их как облупленных. Закон? А что – закон? Не высшая метематика. Уголовно-процессуальный кодекс за такой срок способна выучить даже обезьяна.
Первая же проверка его закончилась четырьмя выговорами и одним неполным служебным соответствием. Неполное служебное схлопотал бывший начальник.
— Мне же полковника получать, Станислав Михайлович, — хныкал тот, — зачем Вы так?
— Перед законом все равны, — твердо отвечал экс-Стасик, — и подполковник и лейтенант. Закон нужно соблюдать, Алексей Петрович. А не гнаться за показателями.
Новое руководство идентифицировало Стасика, как принципиального, злого и въедливого. Этот, — решило новое руководство, — будет рыть.
Прокурорское руководство, — понял юный Станислав, — остро нуждается в цепных псах. Только пёс может нарыть компромат и принести в зубах хозяину, чтобы тот, подцепив поднадзорного на крючок, смог крутить-вертеть им до конца его погонных дней.
Эту аксиому Станислав Михайлович усвоил моментально. И продолжал трахать поднадзорных. А потом, когда сам стал начальником, с не меньшей интенсивностью принялся за регулярное изнасилование подчинённых.
— Менты бояться вас должны! – ревел он на совещаниях. – Не дай бог узнаю, что либеральничаете!
И бежали оттраханные подчинённые и сильничали бедолаг-ментов от мала – до велика. А что? Не самому же портить отношения с высокими милицейскими чинами, у которых наверняка покровители в прокурорском ведомстве имеются? Грамотный прокурор всё делает чужими руками, если сам желает стать покровителем. Это была вторая аксиома.
— В смысле? – освобождает от объятий пухлых губ край бокала Машенька. — Ты и с мальчиками тоже, да?
Хохочет Станислав Михайлович.
— Ой, рассмешила! Ой, не могу! – прыскает в бокал, капли постель забрызгивают, смесь слюны и шампанского, — Ну, и дура ты! Не обижайся только, это я с юмором, Машенька, ласково! – проводит пальцем по левой её груди. – В переносном смысле! Требую, отчитываю, ругаю. Работать заставляю, понимаешь? А секс на работе, это — нет. Недопустимо!
«Недопустимо» он произнёс решительно, словно выдохнул. Протянул бокал.
— Налей ещё, Мария! Плесни балтийцу!
— Странно, — искренне удивляется Машенька, — у вас что, там, баб нормальных нет?
Льётся, шипя и пузырясь, напиток по стенке сосуда, наполняет сосуд. Смотрит на Машеньку Станислав Михайлович добрым прокурорским взглядом.
Интересная она всё-таки, — думает он, — обычная проститутка вроде, прошмандовка, как папа мой таких называл. Ан – нет. Необычная. Есть в ней влекущее что-то. Но что? Даже не могу объяснить. Чёрт знает что, понимаешь! Не влюбился ли ты, Станислав Михалыч?
Да, нет. Конечно же – нет. Станислав Михайлович никогда никого не любил. Дочек любил своих, по-отцовски. Святой долг, положено. А так, чтобы женщину? Ну, в том смысле, как это в книжках описывается и в фильмах изображается, — нет и нет. Это он полагал ненужным. Бессмысленная трата времени и засерание мозгов! Помнил себя студентишкой, когда чуть в Катьку-однокурсницу не втюрился, так – мама дорогая! Едва сессию не завалил! О ней, дуре, только и думал. Вовремя остановился, слава Богу, после незачёта по судебной бухгалтерии. Тогда уже осознал – ни к чему это, столько времени уходит зазря! А сейчас? Каждый день по минутам у прокурора расписан, всё по полочкам разложено, и нет ни на одной из этих полок места для безделушки под названием «любовь».
Симпатия, — понял Станислав Михайлович, — и чисто профессиональный интерес. Искренний интерес к людям! Плох тот прокурор, кому не интересна человеческая сущность…
— Мария, — молвил он, — как ты так можешь, Мария? С разными мужиками. Неужели самой не противно?
Пожимает Машенька плечиками, одеяло подмышками зажимает.
— Ну, как сказать? Когда начинала, да, противно было. Каждую ночь от обиды плакала. Вон – подружки мои, студентки все, нормальной жизнью живут. Парни у них есть, женихи, думала. А я? И под азербайджанцами была и под корейцами, один раз к таджикам в вагончик угодила. Если бы не Виктор Алексеевич….Спас меня. Облаву однажды менты устроили, свезли всех в отдел. Он меня в свой кабинет, естественно. Ну, там, туда-сюда, сам понимаешь, а потом…Посмотрел на меня и сказал – нужно тебе на повышение, пропадёшь тут, и сделал из меня элитную…
Закурила Машенька.
— …Ценник – совсем другой. Неделю-две можно жить спокойно. И никаких тебе марафонов, а иногда, — подмигнула Машенька, — приятно даже. Ну, а если неприятно, 5 минут траха, и чувствуешь себя состоятельным человеком…
Да-а. Потерянное поколение. Совсем потерянное, — загрустил Станислав Михайлович, морщась от табачного дыма.
— И – что? Как ты вообще встала на этот путь? С чего всё началось, Мария?
Усмехается Машенька. Разливает остатки шампанского по бокалам.
— Обычная история…
Станислав Михайлович даже вздрогнул от этих слов. Настолько веско они прозвучали, будто не юница-прошмандовка их произнесла, а умудрённая опытом женщина, авторитетная и умная, как Дарья Донцова, например.
— .. ничего оригинального. Отца не помню. Мамашка воспитанием моим особенно не занималась, некогда было. Лет 14 мне стукнуло, загремела в дурную компанию, героин попробовала. У нас во дворе многие кололись, один из самых наркоманских дворов в городе был. Слышал, наверное? Между вокзалом и гостиницей «Енисей»?
— Хе!
Ему ли не слышать об этом районе! Он начинал с него. Каждый дом излазил, каждую улицу истоптал.
— Мне там всё известно, Машенька! Это же молодость моя следачья, боевая! Ты-то в каком доме жила? Не в Пентагоне случайно?
— Ага! — оживляется Машенька.- В нём!
— Ах ты, моя маленькая! – оживился Станислав Михайлович. – Колька-Плешак, рецидивист, жив он ещё, не знаешь?
— Помер. Лет пять назад помер, наверное!
— О, как? А братья Уваровы-барыги?
— Помню таких, съехали.
— Да-а…Я у них обыск проводил, гранату нашёл! Как сейчас помню – РГД-5! А Трифона? Трифона знаешь?
— Нет.
— Сову?
— Не-а.
— М-да…Ты тогда совсем крошкой была. А может, и вообще тебя не было. Ты какого года рождения, Машенька?
— 95-го.
— Эге…
Станислав Михайлович быстро считает. Прокурор вообще должен всё быстро делать. Иначе утопнет в бумагах прокурор. Захлебнётся в потоке жалоб.
— 18 лет, значит… Как это было давно, Мария. Как это было давно! Первые шаги по карьерной лестнице, первое уголовное дело…Бичи – семейство: сестра и два брата, дачи зимой обносили, металл воровали, вплоть до ложек и вилок. Была такая тема, в 90-е, да. Пункты приёма-сдачи металла. Ух, молодой я тогда был, активный! И работал и о личной жизни не забывал. Подружка у меня в твоём доме была. Каждый день с ней хулиганили, на девятом этаже жила. Раза два в неделю я к ней нырял. Что мы там вытворяли, стены тряслись! А потом с ней припадок случился, эпилепсия, представляешь? Ну, я – на фиг, на фиг. Другую себе нашёл…
— Лена?
— Что?
— Леной её звали?
Задумался Станислав Михайлович. И, правда, Леной. Елена Сергеевна, так она любила, чтобы её называли.
— А ты откуда знаешь?
Поставила Машенька пустой бокал на тумбочку, и слезинка, неожиданно крупная для такой миниатюрной Машеньки выскользнула из-под ресниц, скатилась по щеке, капнула на плечё.
— Это,- сказала Машенька, — моя мать.
И затушила в пепельнице сигарету
Батюшки-светы!
— Извини, что так получилось.
А что ещё тут сказать Станиславу Михайловичу? Нечего сказать.
Неужели? – мозг Станислава Михайловича работает лихорадочно. – Восемнадцать лет! Неужели я? …Нет! Нет-нет! Подожди, брат! Всё обдумать надо, всё вспомнить, стоп! Первое уголовное дело, так? Так! Понятой Елену пригласил, квартиру этих бичей осматривать. Грудой вилки, ложки ножи в углу комнаты лежали, кастрюли всякие, сковородки, бидоны… Март 93-года. Больше года к ней потом нырял. Бросил летом, в июле, кажется. Точно! Больше года не пускали в отпуск, и дали именно в июле, первого числа, блатной месяц. Он пришёл к ней, трахнулись. Потом ещё пришёл, и случилась эпилепсия. Середина июля?
Сжалось в груди Станислава Михайловича. Ощутил в районе солнечного сплетения жуткую ломоту.
Март? Апрель? Май?
— Когда у тебя день рождения, Машенька?
— Второго сентября…
Громко выдохнул Станислав Михайлович. Успокоился. Слава Богу, — подумал он. – Богу – слава!
Перевернулся, рукой под одеяло полез, ухватил её за ногу, потянул к себе.
— Ну, давай, Машенька. Как вчера, сверху …
Утирает Машенька слёзы, всхлипывает, бьёт его кулачком по руке.
— Нет, не могу сейчас!
— Хватит тебе! Что значит «не могу», через «не могу» давай! Жизнь такая, всякое случается…
— Нет! Не могу! Не надо! Слышишь! Не могу я….
2
…- не могу я больше! Держать ваши документы в руках противно! Как можно такое писать, Станислав Михайлович, а? Слышите меня?
Станислав Михайлович встрепенулся, вынырнув из пучины приятных воспоминаний.
— Извините, Андрей Павлович! Я Вас слушаю! Внимательно слушаю Вас!
….Когда проверяющий вошёл в кабинет, скромный на вид мужчина, младше его лет на десять, в сером скучном костюме, блуждающий взгляд и неспешные движения, Станислав Михайлович, измотанный ожиданием проверки, успокоился.
— Может быть чайку, Андрей Павлович? Или чего покрепче?
— От чая не откажусь, — улыбнувшись краешком рта, молвил проверяющий, — а насчёт «покрепче» — не время, Станислав Михайлович, не время.
Расположился за столом, положил на стол руки, сцепил в узел пальцы. Скромные часики на правой руке, кожаный коричневый ремешок.
Мелковат что-то для Генеральной, — усмехнулся Станислав Михайлович про себя.
Черные волосы с проседью, зачёсаны на правую сторону. Взгляд добрый, как у собаки. Подумалось Станиславу Михайловичу, что проверяющий похож на Штирлица.
— Акты реагирования за одиннадцатый, двенадцатый и тринадцатый годы и рабочие тетради пусть принесут, хорошо?
— О чём речь, уважаемый Андрей Павлович! Конечно!
…Проверяющий сидел молча. Около часа сидел. Внимательно изучал документы, что-то выписывал, чинно попивая чаёк. Попросил разрешения закурить. Покурил один раз.
На душе у Станислава Михайловича стало спокойно. Не так страшен чёрт, как его малюют, — подумал Станислав Михайлович, — спокойный, не агрессивный, рвать и метать не будет.
Он откинулся на спинку крутящегося кресла, уставился в монитор компьютера и мысленно перенёсся во вчера, в гостиничный номер, в кровать к Машеньке. Он успокоился. Даже закрыл глаза. И ошибся. Ошибся, успокоившись, Станислав Михайлович.
— Вас уже, сколько лет не проверяли? Пятнадцать?
Андрей Павлович не кричал, но слова его звучали уверенно. С угрозой полнейшего уничтожения прозвучали его слова.
— Я, конечно, понимаю, форпост, граница с Китаем и так далее. Но нельзя же так отрываться от действительности! Уголовно-процессуального кодекса РСФСР уже не существует, например. Вы в курсе, Станислав Михайлович? А вы в протесте на него ссылаетесь….
— Как? Где?
Опешил Станислав Михайлович.
Спокойно и уверенно громил москвич Андрей Павлович годами выстроенную Станиславом Михайловичем систему надзора. Вот, что значит – 15 лет без проверки. Краевики, городские, да, но разве это были проверки? Свои проверяли своих, рука руку мыла. И всё вроде было бы в порядке, сроки, ругательная бумага, ответ на неё, всё строго по хронологии, не придерешься. Но Андрей Павлович всё же придрался. Он заглянул туда, куда не заглядывал никто. Он заглянул в содержание документов, и их легитимности пришёл конец.
Все важные бумаги в его вотчине стряпал зам. Кандидат юридических наук, быстро соображающий, виртуозом-пианистом лупивший по клавиатуре компьютера, он Станислава Михайловича восхищал. Стремительный, как понос, и специалист грамотный, — так он отзывался о нём в краевом аппарате. Как он мог довериться этому юнцу?
— Вы, понимаете, что другие районы я могу уже не проверять? Одного Вашего района для моей правки достаточно?
Станиславу Михайловичу стало страшно.
Ладно, неполное служебное соответствие, подумал он. А если – пенсия? Что он будет делать тогда? Кто достроит его четырехэтажный домик на берегу Амура? Кто продолжит с таким трудом начатое рыбно-икорное дело?
— И последнее.
Андрей Павлович поднялся из-за стола.
— Если всё, что я сказал, можно объяснить безалаберностью и безграмотностью, то как объяснить вот это? А, Станислав Михайлович?…Что это такое?
Андрей Павлович держал в руках «корочку» с компроматом. С тем самым компроматом. На друга его, Виктора Алексеевича.
— Полгода назад, судя по штампу, к Вам обратился с жалобой предприниматель Налётов. Он привёл конкретные данные о незаконном давлении на его бизнес со стороны начальника отдела полиции. Покажите мне, пожалуйста, как проверены эти факты?
По спине Станислава Михайловича потёк пот. Влажной стала его рубаха.
А вот это, — вспомнил он слова Холтоффа из кинофильма «17 мгновений весны» — смертный приговор.
Спешно предоставляя документацию, лежавшую в его сейфе, он случайно зацепил эту несчастную папчонку и обронил в общую кучу. Как это глупо! Как это глупо, Господи!
— Я проверил все ваши документы, — мягко произнёс Андрей Павлович, — но никаких следов проверки не обнаружил. Я буду очень доволен, если Вы развеете мои сомнения. А то, знаете ли, уголовной ответственностью попахивает…
Не хочу! – едва не воскликнул Станислав Михайлович. Он открыл рот и тут же закрыл его. Прямо сейчас ему захотелось отдать всё, самому отдаться этому флегматику в сером костюме, прямо здесь, в собственном кабинете, лишь бы закончилась эта проверка, лишь бы проработал он ещё чуть-чуть, годика два-три хотя бы, а?
Он подскочил к столу, из-за которого солировал Андрей Павлович, и решительно схватился за ремень своих брюк.
— Вы что это, Станислав Михайлович?
— Ой, — залепетал он, — живот…волнуюсь…
Никогда ему не было так скверно. Никогда его состояние не было столь паническим. Мысль о том, что в этот момент он может лишиться всего, парализовала его волю и лишила способности к адекватной оценке ситуации. Пальцы хаотично забегали по ремню и ширинке.
— У Вас что, свой туалет в кабинете?
-Да…Нет…Коридор…Направо…
Чудом ему удалось взять себя в руки.
— Стоп, — сказал он, — стоп, Андрей Павлович! Я – сейчас…
Он схватил ключи, открыл дверцу верхнего сейфа, достал заранее приготовленный конверт (3 тысячи долларов было в конверте) и протянул Андрею Павловичу, встав в позу ласточки.
— Вам это, Андрей Павлович, — сказал он.
— Опа! — оживился Андрей Павлович.
— От чистого сердца!
— Приятно.
— Меня не накажут, Андрей Павлович? Меня не уволят?
Убрав конверт в папку, проверяющий смерил его критическим взглядом.
Неужели кинет?
— Не накажут, Станислав Михайлович. И не уволят. Хотя, честно Вам скажу, надо было бы.
Андрей Павлович похлопал его по плечу и сунул папчонку скомпроматом.
— Повнимательнее, Станислав Михайлович. Это в нашем деле немаловажно.
Подмигнул по-свойски. Допил чай. Ушёл. Словно не было его.
….Станислав Михайлович устало рухнул в кресло. У него было такое ощущение, что его не просто трахнули. Ему показалось, что его поставили на хор. И не заплатили.
В приоткрытую створку окна влетел ветерок и взлохматил бумаги на его столе. Он услышал, как хлопнула дверца автомобиля и тронулся с места автомобиль. Андрей Павлович уехал. А он, Станислав Михайлович, остался. Годика на два, может – больше.
Ничего, — прошептал он, — кончилось… 5 минут траха, и ты снова состоятельный человек. Жизнь такая. Всякое случается…
— Палыч С